Бурное время модернизации переживает российская школа. В первую очередь это касается технического оснащения. Еще пару лет назад, войдя в кабинет математики одной из провинциальных школ, я увидел надпись на бумажке, прикрепленной скотчем на стену под только что приобретенной интерактивной доской: «Руками не трогать!». Я улыбнулся. Директор был несколько сконфужен. Но совсем недавно, через неделю после начала нового учебного года, я пожалел, что не снабдил такими надписями оборудование в своих классах. Одна из школьных техничек прямо на интерактивной доске маркером довела до учащихся свою просьбу: поднимать в конце уроков стулья на парты, чтобы облегчить ей влажную уборку. Дорогой инструмент был безнадежно испорчен. А спросить не с кого. Не вычитать же деньги из мизерной зарплаты технички. Пожилую женщину можно понять: с чего это она должна ворочать стулья за здоровыми балбесами? Словом, виноват директор, который не провел инструктаж с обслуживающим персоналом. Но стоп... Ведь подобных проблем раньше не возникало. Что же изменилось?

В школе меняется многое, в том числе правовая база, регулирующая отношения школы, учащихся и их родителей. Они определяются не только Законом об образовании. На страже интересов населения стоит Роспотребнадзор, а также Федеральная служба по надзору в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека. Их распоряжения школы должны исполнять неукоснительно. Условием привлечения ребенка к труду является добровольное согласие его и его родителей. Таким образом, если ребенок и его законные представители согласия не дали, то его не могут привлекать к труду, в том числе к дежурству по школе, классу, к летней трудовой практике.

Сегодня любой ученик может отказать учителю в просьбе стереть за собой мел с обычной доски, не говоря уже о подъеме стульев на парты. А что делать учителю, если в классе хотя бы часть семей категорически отказались от дежурства по классу? Спокойно принять ситуацию, когда ученики поделятся на «черненьких», убирающих за собой классные комнаты после рабочего дня, и «беленьких», которые в лучшем случае равнодушно, а в худшем — со снисходительными улыбками покидают со звонком школу? Гадкая, по сути дела антипедагогическая ситуация.

— В нашей культуре и ментальности не принято, чтобы мальчики выполняли женскую работу, — заявил мне родитель, выходец из одного из южных регионов.

— Прикажете превратить девочек в обслуживающий персонал? А вы не боитесь, что мальчики с иной культурой и ментальностью найдут способ разобраться с вашим сыном?

— Вы мне угрожаете?..

— Отнюдь, но прогнозирую возникновение конфликта, спровоцированного лично вами на ровном месте...

Есть ощущение, что модернизировать образование мы решили на этом самом ровном месте, разрушая до основания все разумное, накопленное в отечественной педагогике. В том числе — трудовое воспитание. Да, в советскую эпоху мы сталкивались с его уродливыми формами: использование детского труда на уборке хлопка в Узбекистане, в результате чего учебный год там начинался на четверть позже. Похоже обстояло дело и в сельских районах России, где школьников ежегодно использовали в битве за урожай. Конечно, от этой практики необходимо было избавляться. Но вместе с водой мы выплескиваем и ребенка — точнее, постепенно превращаем его в циничного потребителя, которому все обязаны.

Превращение школы в сферу услуг — одна из гримас модернизации образования. В сфере услуг клиент всегда прав. И те родители, которые заявляют, что они привели своих детей учиться, а воспитательные и организационные «заморочки» школы их не касаются, вооружены целой батареей правовых актов.

Причем не следует думать, что клиентские отношения разъедают лишь тонкую сферу воспитания. Они, как метастазы, проникают в содержание образования и организацию учебного процесса. Зачем изучать мировую художественную культуру, если она не сдается в ЕГЭ и никак не влияет на поступление в вузы? Подобные вопросы все чаще звучат из уст родителей. Но хуже всего, что под давлением «общественности» утилитарно-прагматические настроения распространяются в педагогической среде. На представительном форуме учителей истории России прозвучало поразившее меня предложение: сократить до минимума изучение всемирной истории, сосредоточившись на отечественной, поскольку только она влияет на итоговые показатели работы школы.

Да что говорить об учителях, когда примерно так же рассуждают руководители. Во время недавней встречи с первым лицом государства одна из директоров школ выступила с предложением сделать домашние задания для учащихся старших классов добровольными — и, судя по СМИ, нашла поддержку у президента. На этом «рацпредложении» стоит явная печать популизма: «Мир народам, хлеб голодным, безделье школьникам». Десятый и одиннадцатый классы — это финишная прямая. Вопреки обывательским представлениям, на этом этапе, завершающем общее образование, идет не тотальная дрессура на сдачу ЕГЭ, а изучение нового материала и обобщение пройденного. Все это требует серьезной самостоятельной работы. Разумеется, хорошо, когда старшеклассники делают ее осознанно, а не из-под палки. Но реализм и здравый смысл не позволяют полностью исключать такой педагогический инструмент, как принуждение. Отрицание принуждения в образовании есть отрицание культуры, ибо овладение ее богатством предполагает тяжелый систематический труд. Так называемое свободное воспитание, отвергающее предъявление требований к ребенку, при всем уважении к его отцам-основателям — Руссо, Толстому, Споку, — повсеместно проваливалось.

Так возможно ли, идя навстречу «пожеланиям учащихся» и педагогическому популизму, сделать домашние задания в старшей школе добровольными? Легко, если натянуть на школу гримасу модернизации.

Предположим, вы руководите элитной гимназией, где все выпускники определились с поступлением в вуз. Чтобы решить эту задачу, состоятельные родители наняли репетиторов по двум обязательным предметам (математика и русский язык) и одному по выбору, необходимому для поступления в данный вуз. Какой смысл школе задавать старшеклассникам домашние задания по этим дисциплинам, когда они и так готовятся на стороне индивидуально? При этом все другие предметы их не интересуют.

А как поступить педагогам, чьи предметы оказались невостребованными? Очень просто: модернизировать учебный процесс. Отказаться от такой архаичной формы, как урок с его обязательной проверкой знаний, повсеместно внедряя проектную деятельность, доклады и рефераты. При таком инновационном подходе можно, к примеру, блестяще защитить проект «Московская битва», вообще не зная о Сталинградской. И так — по всем «лишним» дисциплинам, темам, разделам. Отметки, разумеется, будут только положительными, домашние задания отомрут сами собой. Школа по результатам сдачи ЕГЭ получит высокий рейтинг, а если вдруг в дополнение к его результатам будет введен средний балл аттестата, то родители и школа все равно не останутся внакладе: по всем остальным, несдаваемым предметам ученикам поставят блестящие оценки.

Стоит ли после этого удивляться, когда первокурсница, блестяще сдавшая ЕГЭ, затрудняется ответить на вопрос, с кем воевал Советский Союз в годы Великой Отечественной войны?.. Так педагогический популизм в сочетании с родительским прагматизмом оборачиваются цинизмом, разрушающим основы культуры.

У меня на столе — книга Яна Карского «Я свидетельствую перед миром. История подпольного государства». Ян Карский — легенда польского антифашистского сопротивления, аристократ духа, человек высочайшего мужества, не сломленный пытками в гестапо. Он подробно описывает работу государственных структур на оккупированной территории, и меня восхищают действия созданного в январе 1941-го подпольного департамента народного образования. В результате их работы в годы Второй мировой войны в 90 из 103 варшавских средних школ были созданы подпольные отделения, в которых обучались 25 тысяч детей. Только в Варшаве до 1944 года было выдано 6500 подпольных аттестатов зрелости.

Присутствуя на подпольном выпускном экзамене, Ян Карский с удовлетворением отмечает, что, вопреки стремлению оккупантов разложить и оглупить польскую молодежь, высокие требования к выпускным экзаменам по всем (!) предметам не снизились. Поляки, находясь под гнетом захватчиков, слишком хорошо понимали, что снижение планки образования гибельно для нации.

А мы понимаем?

 Евгений Ямбург